Изменения

{| border="0" cellspacing="3" cellpadding="3" align="right"

|-

|}

Окончив службу в Петербурге ген. Гетманов вернулся домой на Кубань, в станицу Николаевскую Лабинского Отдела. Ставши вскоре Атаманом Кавказского Отдела, ген. Гетманов переехал со всей семьей в станицу Кавказскую, где находилось управление Отдела.<br /> В 1901-м году Миша был зачислен в Владикавказский кадетский корпус. На следующий год за ним туда же зачислен и брат его. Миша, родившийся «левшой», к тому времени весьма недурно начал играть на скрипке, перестраивая для этого инструмент, чтобы играть левой рукой. Так как «левшество» во времена те не очень поощрялось, то был он, по его же словам, смеясь, «мастером на обе руки….». С малых лет у Миши также была склонность к сочинению стихов, которые, хотя своеобразные стилем, но были весьма неплохи. Появился у него также большой талант к рисованию.<br /> К большим праздникам и на летние каникулы оба брата кадета приезжали домой в станицу Кавказскую, где летом обычно собиралась вся довольно обширная семья Гетмановых.<br /> В корпусе, судя по отзыву его однокашников по классам, Миша не всегда был «паинькой»… Так, например, будучи в пятом классе, в Великом посту, как полагалось на четвертой неделе, все кадеты поротно отправлялись на исповедь… Когда дошла очередь до Миши и батюшка начал его спрашивать о различных вещах, принятых на исповеди, то получал один и тот же ответ — «никак нет, батюшка!». К счастью батюшка был с юмором (он к тому же обладал весьма сильным и звучным басом) и после дюжины Мишиных «никак нет-с» во весь голос провозгласил. «Василий! (один из дьяконов) — неси кадило!.. новый Святой нашелся!.. “<br /> Корпусной заштатный музыкант, исполняющий должность горниста, страшно боялся зверей… Миша приручил корпусного барана гоняться за горнистом по учебному плацу, пытаясь подбоднуть того… С карцером Миша тоже был хорошо знаком…<br /> Перед окончанием кадетского корпуса Миша по собственному желанию подает прошение в 1909-м году на поступление в Николаевское кавалерийское училище в Петербурге и принимается в казачью сотню училища в августе того же года.<br /> С переходом на старший курс училища (в сентябре 1910-го года) Михаил Демьянович переименован в войсковые урядники. Занятия в училище были весьма требовательными и по специальности. Вдобавок ко всем военным и кавалерийским предметам, исключительно в казачьих сотнях, обязательной была джигитовка. Михаил Демьянович слыл в ту пору одним из лучших джигитов и неоднократно выступал в Михайловском манеже на воскресных «разводах караулов» в Государевом присутствии. Помимо всего остального от его сотни зачастую наряжался караул в Зимний дворец и Михаил Демьянович часто стоял в парных караулах во внутренних покоях. Он рассказывал о многих курьезных приключениях во время несения караулов. Парные часовые, например, стояли во внутренних покоях Государевых как два изваяния… Проходившим высшим чинам и свитским генералам караулу по уставу полагалось брать шашки «подвысь»… В то же время форма Государевых курьеров состояла из одного эполета с аксельбантом… скосивши глаз без движения головы, караул нередко брал «подвысь» к несказуемому удовольствию промелькнувшего курьера и смущению караула. Здесь нужно отметить, что сам Государь старался как можно реже проходить мимо, чтобы «не дергать безмерно часовых…».<br /> В Марте 1911-го года Михаил Демьянович переименован в младшие портупей-юнкера, но, будучи от природы веселого нрава и кипящим энергией молодости, перешагнув дозволенное, в июне того же года был лишен этого звания.<br /> По окончании курса Николаевского кавалерийского училища в августе 1911-го года, по Высочайшему приказу, Михаил Демьянович был произведен в хорунжие и выпущен в 1-й Кавказский Князя Потемкина-Таврического Кубанский казачий полк.<br /> 1-й Кавказский полк нес в то время пограничную службу вдоль Афганской и Персидской границ. Сотни полка были растянуты по-над Персидской границей от Геоктепе на западе, в Асхабаде, Каахках, Серакхе, Кушке и вдоль течения по реке Аму-Дарье, отделяющей Россию от Афганистана.<br /> 28-го августа 1911-го года Михаил Демьянович прибыл в штаб полка, находившийся в гор. Мерве Закаспийской области, в песках Каракорума. В начале сентября он был командирован в лагерь полка под крепостью Кушка — самая южная точка Государства Российского, и назначен младшим офицером 3-ей сотни. В те времена в Туркестане, кроме военных и нескольких их семейств, русского населения вообще не было, и по сравнению даже с городом Мервом, немногочисленные селения постов по-над границей были действительно глубоким захолустьем. Самой большой достопримечательностью Кушки была чайхана с громкой вывеской «Сад Фантазыя Здэс», сам же «сад» был представлен тремя или четырьмя чахлыми кустиками карагача, покрытыми толщеннейшим слоем пыли (за Каспием, в большинстве случаев, за исключением редких дней, все покрыто маревом пыли)… зато сколопендры, скорпионы и фаланги были в изобилии и всюду, куда не взглянешь, — пески, пески, пески… да еще кое-где стоял одинокий ядовитый анчар и жалкий саксаул… Все продовольствие для сотен подвозилось веткой железной дороги, шедшей из Мерва через Тахта-Вазар и Калай-Мор в Кушку, а дальше вьючными лошадьми и верблюдами…<br /> В октябре того же года в составе 3-ей сотни Михаил Демьянович возвращается в Мерв и назначается помощником начальника учебной команды.<br /> Хотя, на первый взгляд, жизнь военных на далеких российских окраинах казалась тусклой и монотонной, особенно в мирное время, люди приспосабливались и умели создать себе некое подобие нормальной жизни. Семейные офицеры старшего состава зачастую брали под свои крылья, так сказать, холостую «молодежь». В свою очередь, более старшие из молодых покровительствовали «юнцам», недавно прибывшим из училищ в порядке по-степенного укомплектования полка и на смену ушедшим в запас или отставку. Все это способствовало сплочению офицеров и казаков полка. Частые перемещения сотен по постам с периодическим возвращением в, так сказать, центр деятельности — гор. Мерв и встречи после продолжительного отсутствия — все это крепило членов полка в одну крепкую семью. На постах же и в лагерях в особенности молодежь умудрялась развеселить себя разного сорта развлечениями. Помнится, к примеру, в Каахках был хорунжий С-ко, слывший в сотне шутником над другими, устраивая мелкие пакости. Проходя мимо, например, за спиной кого-нибудь из приятелей офицеров, и увидав маленький прорыв на косоворотке или бешмете, обязательно вставлял палец в прореху и дергал, делая дыру значительно больше, неизменно при том восклицая «Крючок!». Для него это было забавой, но остальным это было не очень смешно — доставать новую форму или даже починить имеющуюся на руках было весьма непросто. Решились его проучить… из его же вещевого мешка вынули все его рубахи и бешметы, ослабили гузыки и пуговки и сделали малые надрезы по-над швами перочинным ножиком, a затем понадевали на себя, кому что подошло. О… конечно С-ко был в те пару дней в восторге — он замечал все, даже самые малые изъяны — и его восторженный «Крючок!» слышался по нескольку раз в день, пока не напоролся он на одного из хорунжих — весьма флегматичного и спокойного, грузина по происхождению… Тот спокойно выждал, пока С-ко не провозгласил свой «крючок!» и говорит ему… « Дэры, дэры, дурак!.. своя рубашка дэреш!»… Кинулся С-ко к своим вещам — нет его рубах, нет бешметов!.. Отучили!..<br /> Жара стоит круглый год нестерпимая, достигая летом 52-х градусов в тени (!). Казаки зарывали сырые яйца в песок средь бела дня и через пару часов вынимали их из песка крутыми. Терпима была жара только потому, что влаги никакой не было. С севера пески Кизилкорума и Каракорума жаром своим почти всегда разгоняли тучи, а с юга Памир и Тянь-шаньский хребет не пропускали влагу муссонов с Индийского океана. Уходившая в Афганистан река Мургаб, которую в августе под Мервом курица могла перейти вброд, несмотря на свои малые притоки, исчезала в песках. По русской же территории Мургаб служил, так сказать, водохранилищем для большей части полка — с него доставляли воду в бурдюках на верблюдах для лошадей сотен. Главным же источником воды были, как их называли местные бухарцы и персы, «римские» колодцы, вырытые Бог знает когда и кем. Местные легенды говорят, что вырыты были эти колодцы римскими легионами во времена их походов на Индию (Прим.: По обоим северным, и особенно южным отрогам Кавказа по сей день находят остатки римских галер, тянутых волоком через перевалы Кавказского хребта из Черного моря к Каспию. Некоторые авторитеты доказывают, что колодцы эти строились войсками Александра Македонского во время его походов на Персию), но документальных подтверждений тому нет. Колодцы эти обложены камнем (в песках — ?!) и покрыты толстенными деревянными крышками. Глубина этих колодцев, вышаганная Михаилом Демьяновичем, доходила до пятиста шагов, и вода в них всегда была, по его описанию, «ледяная». Какими приметами местные находили точные места в безгранной песочной пустыне, неизвестно… вероятнее всего, люди полагались на чутье верблюдов, всегда безошибочно останавливавшихся у занесенной песками крышки колодца.<br /> Во времена учений или длительных переходов сотни забавно было наблюдать, как лошади, идя широким аллюром и пересекая местные бахчи с арбузами и дынями, нагибались, не уменьшая скорости, и хапали с лозы половину зеленого сочного арбуза, утоляя тем самым свою жажду.<br /> Поистине, вода — это источник жизни… В те годы в Мерве вдоль улиц были вырыты арыки, насыщавшиеся водой из Мургаба. Арыки эти имели двойное назначение — проточная вода их до некоторой степени освежала воздух города. Второе же заключалось в многочисленных ответвляющихся от них малых канавках, каждая из которых орошала частные жилища, сады, огороды и бахчи. Все эти малые арыки были перекрыты заставками, через которые каждому жителю вода открывалась ежедневно на определенный срок времени специальным городским надзирателем. За воду был установлен определенный ясык (дань-стоимость). Счет велся зарезками на расщепленной палочке, от которой половина была в связке на учкуре надзирателя, а другая половина у потребителя. Складывая две полушки вместе, надзиратель делал надрез на обоих половинах одновременно.- жульничества не было (смотри далее о наказаниях). В нескольких верстах к востоку от Мерва было местечко Байрам-Али, где находилась в то время дача наместника, окруженная садами как из сказки о Шехерезаде.<br /> Скажем, кстати, о местных нравах, обычаях и т. п. того времени. Несмотря на проточную воду, к полудню в Мерве жизнь уходила вглубь саманных и глинобитных построек из песка, глины и верблюжьего навоза, сложенных кир-пичом и умирала до захода солнца. Затихал также и майдан (рынок), где помимо продуктов — овощей и фруктов, много было, так называемых, «меняльных» лавок. Эти постройки состояли из трех стен и крыши. Не говоря даже о дверях, передней стены вовсе не было — вместо нее был повешен ковер, откидывающийся для торговли. Ввиду разношерстности населения — афганцев, персов и даже турок (помимо малой толики русских) в ходу была самая разнообразная валюта — золото, серебро, медь всех видов, стоимости и государств — главным образом, конечно, серебро, почитающееся выше золота на Востоке (бумажных денег и в помине не было). Все эти деньги были обычно насыпаны ворохом в разных кучках на ковре, расстеленном на песчаном полу, а за монетами восседал, скрестя ноги, всегда толстый перс или бухарец, флегматично сосущий свой кальян и разглядывавший прохожих. К полудню он вставал, опускал ковер и уходил в чай-хану — лавка была закрыта. То же самое было и вечером — к девяти часам гасилась жирная плошка и опускался ковер на ночь. Деньги так и оставались лежать на полу кучками, кроме дневной выручки, которая относилась домой. Никаких краж не было. Если кража случалась, вора ловили (бежать-то ведь некуда — в пески что ли?) и спрашивали «какой рукой крал?»… и тут же на базаре шашкой отрубали кисть руки, левую или правую… тем самым, кроме наказания за кражу, метили вора на всю жизнь… Краж не было!!!<br /> Если ловили человека, тайком пускавшего воду из арыка в свою бахчу или огород, связывали по рукам и по ногам, увозили в пески, зарывали по горло в песок и ставили глечик с водой перед лицом. Забрав шапку вора (все местные жители брили головы наголо), оставляли его в песках на солнцепеке. Суд был жесток, короток, но действителен… строго по писаниям корана.<br /> В мае 1912-го года Михаил Демьянович назначен младшим офицером 2-ой сотни, и в составе ее, по просьбе шаха Персидского Резы (старшего) к русскому правительству — умиротворить местных князьков, уходит с карательным отрядом в Персию. После двухмесячного исполнения предписанной задачи он вернулся с сотней в Мерв.<br /> В начале августа Михаил Демьянович командируется в город Ташкент для переписи лошадей, верблюдов и повозок для полкового обоза. Справившись с заданием в пару дней, откомандирован и прибыл в полковой лагерь под Ак-Тэпэ, откуда в начале сентября снова вернулся в Мерв. В штабе Михаил Демьянович получает назначение младшим офицером в 6-ю сотню в Дербент.<br /> В начале декабря на территории Бухары вспыхивает чума и 6-я сотня дислоцируется на оцепление чумного очага. Так как против чумы лекарства не было, то спешившаяся сотня физически окружила местный поселок с приказом ничего живого, вплоть до крыс и мышей, за кордон не пропускать. Печально было видеть, как люди и животные погибали прямо на глазах от мала до велика, но ничего поделать было невозможно. Было несколько случаев, когда бухарцы ночью подползали к кордону, суля казакам деньги и золото, а потом с кинжалами кидались на них, пытаясь проскользнуть за кордон, в простоте своей не понимая, что все они были уже обречены на верную смерть. Чудом каким-то никто из казаков заражен не был. Когда последние признаки жизни, наконец, иссякли, казаки длинными баграми стаскивали останки людей и животных и заливали их известняком и керосином. Все, включая до пустых жилищ, одежды и домашней утвари, пришлось сжечь дотла, чтобы предотвратить распространение этой страшной болезни. Сотня провела восемнадцать суток, не покладая рук для нейтрализации очага, после чего вернулась 23-го декабря на основное место поста.<br /> С самого начала 1913-й год выдался тяжелым для Михаила Демьяновича — в семье полковой произошло сразу два неприятных происшествия. С первого по второе января покончила самоубийством одна из полковых дам. Она была незамужней, но каким-то образом прижилась к полковому обществу, а в то время в этом захолустье каждому новому русскому человеку все были рады. Что послужило такому концу жизни ее, никто в точности не знал, хотя, как говорят, «слухами земля полнится»… В те времена понятие о долге и чести, особенно офицерской, были совершенно иного порядка и, хотя время дуэлей отошло в лету, честь считалась наивысшим качеством человека. Особенно высока она была у племен Кавказа, с которыми Кубанцы и Терцы так породнились своими адатами и обычаями. Так или иначе, но, узнав о смерти этой дамы, один из самых закадычных друзей Михаила Демьяновича 3-го января тоже покончил с собой. Никто так никогда и не узнал, что связывало между собой этих двух людей, и в чем была причина их обоюдной смерти. Смерть хорунжего М-ко в расцвете лет тяжело отозвалась в душе Михаила Демьяновича — под влиянием произошедшего были написаны им следующие строк

{| border="0" cellspacing="3" cellpadding="3" align="left"

|-

|-

| colspan="2"|Групповая фотография 1912 г. На обратной стороне<br /> надпись: «Генералу М.Д. Гетманову от однополчанина<br /> полк. Ф.И. Елисеева 24.9.1949 в знак 1-й встречи с<br /> 1914 г., после гор. Мерва. Господа офицеры 1-го<br /> Кавказского полка Кубанского казачьего войска в 1912<br /> г. в г.Мерве, Закаспийской области.<br /> Слева направо: 1.Подъесаул В.Н.Авильцев, полковой<br /> казначей,в чине полковника сослан в Екатеринбург в<br /> 1920 г. Дальнейшая судьба неизвестна.<br /> 2. Хорунжий Мих.Демьян.Гетманов,казак станицы Ни-<br /> колаевской, Лабинского отдела, выпуска 1911 г. сотни<br /> Николаевского кав.училища, жив, в Германии, в<br /> американской зоне, в чине генерала.<br /> 3. Сотник Ив.Ив(?) Забий-Ворота, казак ст. Кавказ-<br /> ской, полковой адъютант, в чине полковника расст-<br /> релян во Владимире в 1929 г.<br /> 4. Подъесаул Н.Н.Постников — полковник, жив, в Нью-<br /> Йорке. 5. Есаул Мих.Ив. Суржиков, казак ст. Николаевской,<br /> командир 5-й сотни до 1913 г. В чине полковника и<br /> должности командира полка — брошен на штыки солда-<br /> тами 54 Дербанского полка 19 пех. дв. в июле 1918 г.<br /> во ст.Ладожской в числе 68 офицеров Куб.каз.в. при<br /> превождении от ст. Армавир и не далее Екатеринодара…<br /> 6. Сотник С.(?) Доморацкий — в чине войскового старшины<br /> погиб вместе с полк. Суржиковым.<br /> Однополчанин — полковник Ф.И. Елисеев, 24.9.49,<br /> Нью-Йорк»

{| border="0" cellspacing="3" cellpadding="3" align="right"

|-

|}

Ниже следуют последние строки, написанные Михаилом Демьяновичем на русской земле:<br /> <br /> '''Пир во время «Бури».'''<br /> <br /> ''Кругом веселье, водка льется,''<br /> ''Гремит веселый разговор.''<br /> ''А сердце бедное на части рвется,''<br /> ''Смертельный чуя приговор.''<br /> ''Нам смерть реальная не страшна,''<br /> ''Морально, — тяжко умирать''<br /> ''Когда ты знаешь что безвинно,''<br /> ''Ты в муках должен погибать.''<br /> ''Но пусть все гибнет!''<br /> ''Проклинаю, тебя родимая страна,''<br /> ''— Для новой жизни покидаю''<br /> ''Я все ж любимые края.''<br /> ''''<br /> ''М.Г.''<br /> ''''<br /> ''Ноябрь 1920, Керчь''<br /> <br /> <br /> Редакция выражает признательность за предоставление для публикации этого материала Кубанскому Казачьему Союзу (США) и лично Н.М. Гетманову и Г.П. Борисову.[[Category:Статьи]]